Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]

Нашли монету! Я застала тот момент, когда техник ухватил монету, с трудом выковыривая её пинцетом из щели в полу под столом. Презентации не устроили, но я и без того успела рассмотреть, что она не похожа на наши два злотых, уж скорее смахивала на нашу теперешнюю монетку в двадцать злотых, причём после того, как по ней проехался трамвай. Находку немедленно аккуратно положили в конверт. А раз трамвай и конверт — точно, нумизматическая редкость, не обычная монета, сделала я вывод.

Поскольку полицейские власти косились на меня самым зловещим образом, вот-вот погонят, а уходить мне страсть как не хотелось, я самым униженным образом, со слезами на глазах, попросила их показать бедной коллекционерке ту марку, за которой она столько времени охотилась. Поймите, так хочется первый раз взглянуть на неё собственными глазами и убедиться, что она вообще существует! Ну что вам стоит?

О чудо! По каким-то, пока мне совершенно непонятным, причинам власти согласились исполнить мою просьбу. Расцветя, что роза весной, я трусцой подбежала к полке, где, по сведениям, полученным от Гражинки, лежали кляссеры с марками. В коллекции царил идеальный порядок. Все рассортировано, разложено по эпохам и странам. Не надо было тратить времени на поиски. Все демолюды <Демолюды — соцстраны (разг.).> в одном месте, главным образом раритеты, отдельно классика и бракованные. И среди раритетов — вот он, мой дорогой, болгарский блочек-105, несколько не отделённых друг от друга марок, в две строки.

О, какое счастье! Блочек чистый, негашёный.

Уверена! Я сияла собственным светом.

За руки меня не держали, и я, молниеносно выхватив из сумочки пинцет, осторожно ухватила марку и оглядела её заднюю сторону. Клей в идеальном порядке, хотя и не прикрыт для сохранности хавидом Экое варварство! Ах, как же мне хочется заполучить этот блочек!

— Да как пани смеет! — заорал на меня прокурор и попытался вырвать у меня из руки марку — А ну, уберите руки! — прикрикнула я на этого невежу. — Где это видано — хватать ручищами коллекционную марку Не дам!

Одобрительно кивнув головой, техник вытащил пинцет.

— Пани разрешит? Я осторожненько.

— Немедленно верните марку, — вмешался комиссар. — Она — неотъемлемая часть наследственного достояния.

Против техника, вооружённого пинцетом, я не возражала, но не сводила с него глаз. Не дай бог, помнёт уголок или ещё как испоганит сокровище. Нет, парень знал своё дело.

Сейчас я позабыла и о Гражинке, и о Патрике, все мои помыслы были устремлены к давно разыскиваемому раритету. И я сделала последнюю попытку оставить сокровище у себя. Ну просто сил не было расставаться с ним!

— Я могла бы поберечь его у себя, под расписку возьму и верну, когда прикажете, — позабыв о всяком достоинстве, униженно молила я. — А тут, в вашей общей наследственной куче, он того и гляди потеряется.

— Не волнуйтесь, у нас ничего не теряется.

А для верности мы захватим его с собой, пусть полежит в полицейском депозите.

И тут Патрик имел все основания вмешаться. Будучи наследником, он мог выразить протест против разделения коллекции. А он ни словом не возразил! Холера, неужели и в самом деле… Что же тогда будет с Гражинкой? Разве что эти пинкертоны его не учуют, не выйдут на него и нераскрытое убийство будет отправлено в архив. Даже при таком оптимальном завершении дела Гражинка все равно будет чахнуть и медленно помирать. Для неё вполне достаточно сознания, что связала свою жизнь с убийцей. А я стану спокойно смотреть на такое?! Господи, что же делать?

И тут моё болгарское сокровище отодвинулось на второй план. Надо что-то предпринять.

Как оказаться в их лаборатории, чтобы ознакомиться с результатами этого повального обыска? Нет, тут у меня не было абсолютно никаких шансов. Придётся пойти другим путём, в обход.

Хорошо, что такая возможность вообще имелась…

И я почти добровольно покинула поле деятельности полиции.

— Ты собираешься ехать в ночь? — удивилась Гражинка. — А я думала — выспимся спокойно и поедем.

Святая простота!

— Нет, поеду утром, — успокоила я девушку — Сейчас никуда не собираюсь ехать. У меня запланирована другая работа.

И в ответ на вопросительный взгляд подруги пояснила:

— Думать буду. Очень тяжёлая работа! До сих пор я так ничего и не поняла и очень жалею, что тебя не было со мной. Возможно, именно тебе что-нибудь и пришло бы в голову. А теперь вот должна все взвесить и рассудить, причём свои выводы проверить и проанализировать, а это всегда чревато ошибками. Никак не решу, что выбрать, котлеты рубленые или вареники. Дома уж точно ничего из этого не приготовлю, не до того.

— Половину котлет и четыре вареника, — посоветовала Гражина. — А я съем оставшуюся половину всего этого.

После целого дня изматывающих трудов по расследованию мы наконец вечером уселись за стол в ресторане, усталые и жутко голодные. Гражину всего лишь час назад освободили из-под домашнего ареста, точнее, разрешили покинуть отель, но она не воспользовалась свободой, дожидаясь моего прихода. И вот появилась я, падая с ног от усталости и с полнейшим сумбуром в голове.

Планы свои я все выполнила. Сегодня почему-то на редкость хорошо работал телефон — это порождение дьявола, ничего не скрежетало и не гудело, слышимость отличная, и, главное, я, как по заказу, заставала именно тех людей, которых и собиралась расспросить. Вернее, извести вопросами. Нет, я не забыла о письме Гражинки, оно, по всей вероятности, будет преследовать меня до гробовой доски, но согласитесь, сейчас — не время перестройки характера. Отложу на потом, столько лет жила с таким, ещё немного поживу. А без некоторого.., напора и настойчивости мне бы ни за что не получить нужную информацию, без неё мне не жить. Преувеличиваю, конечно. Разумеется, жила бы, но разве это назовёшь жизнью?

И я принялась делиться с Гражиной достигнутыми успехами.

— К сожалению, о результатах обыска мне пока ничего не известно. Януша я подключила, он ищет подходы по своей части, но пока не нашёл. По его мнению, у наших следопытов трудности как раз с идентификацией следов.

— А Януш вообще-то где? — поинтересовалась Гражина.

— Сейчас он уже вернулся в Варшаву. Поскольку меня нет, может отдыхать от меня в собственном доме, хотя, как видишь, даже на расстоянии я не оставляю его в покое. И как он столько лет меня терпит?

— Кончай кокетничать, наверняка он тебя любит.

— Даже если и так… Нет, без всяких «даже», иначе бы давно бросил меня ко всем чертям, я же над ним все время измываюсь и не всегда справедлива. Да ты и сама знаешь.

— Знаю и уважаю его за это, ибо представляю, с кем он имеет дело…

— Давай на время отложим поучения, я ведь из лучших побуждений.

— Издеваешься над человеком…

— Это его развлекает.

— Сколько же можно развлекаться? Излишек развлечений может человеку испортить здоровье…

— Тебя интересует, что я узнала?

— Ещё бы!

И я поспешила ознакомить Гражину с теми достижениями расследования, которые и для неё, и для меня явились новостью.

— Они нашли четыре неизвестно чьих пальца.

То есть отпечатков пальцев они нашли великое множество, в том числе два очень старых, годичной давности, — покойного Хени. Вероника довольно тщательно наводила порядок в доме брата, так что отпечатки чудом сохранились на внутренней стороне обложки одного из кляссеров. Обнаружен один отпечаток Патрика, тоже старый, причём в очень интересном месте, на нижней стороне чайного блюдечка, в кухне.

Естественно, место обнаружения вызвало у девушки подозрения.

— Интересно, что он делал в кухне?

Подошла официантка. Я сделала заказ, очень простой: порция рубленых котлет и порция вареников.

Пока заказ готовился, мы могли свободно поговорить.

— Патрик дал следующие показания: у своих родственников, дяди и тёти, он бывал очень редко. Незадолго до смерти дядюшки заехал к ним, привёз в подарок банку хорошего чая «Эрл Грэй». Считал, нельзя же приезжать с пустыми руками. Цветы дарил, это уж как водится, вёл себя, в общем, как культурный молодой человек. А банку с чаем он в руках держал, не отрицает, что с ней было потом — не знает. После этого он к родичам не заезжал, дело в том, что между их семьями издавна завелись какие-то конфликты, дядя с тёткой неуважительно относились к его, Патрика, матери, а в чем дело — не скажет, это фамильная тайна, и полиции нечего в неё вмешиваться. Конфликт застарелый, к делу не относится.

— О! — вырвалось вдруг у Гражинки.

До сих пор девушка слушала меня так внимательно, что и дышать боялась. Всеми фибрами души впитывала каждое моё слово. Никогда в жизни не было у меня такой благодарной слушательницы. И пусть после этого она ещё станет меня уверять, что парень её совсем не интересует. Ха-ха!

Помолчав, не добавит ли она ещё чего к своему восклицанию, и не дождавшись, я продолжала: